Ещё один рассказ на конкурс.
Он опоздал на прошлый. Но, как известно, рукописи не горят.
Может, длинноват, но вполне достоин внимания.
– Шурилыч, ты на воле? Ну, как оно? – кричу я в телефон. – Что ты, как из-под земли бубнишь? Простыл, что ли? Давай, приезжай – обогреем!
– Да я десять дней молчал, ни света, ни воздуха не видел. – глухим, тусклым голосом говорит Шура. Я никогда ещё не слыхал у него такого голоса. Видно, хреново дело.
– Подъезжай. Бери такси. Я ставлю.
Я у старых знакомых. Баба Надя – последняя подруга моей матери – совсем плоха. Она с трудом встаёт и передвигается по дому. А с Толиком, её сыном, мы приятели и я пришёл их навестить. Мы с ним сами жарим картошку (моё любимое блюдо) и накрываем стол.
– Раньше приходил, у меня всегда стол был готов, а теперь сами накрываете. – виновато говорит она.
– Ничего. Не графья. Накроем.
– Давно твой голос не слышала, – улыбается баба Надя, глядя, как я зажигаю свечи.
– Сейчас споём – услышите.
– Я люблю, когда вы с Толиком поёте, хорошо у вас получается. Спасибо, что пришёл, что не бракуешь старую. – она жалко улыбается, глаза её слезятся, а подбородок дрожит. Я знаю, она почти не видит.
– Что браковать? Не чужие. – бодро отвечаю я. Хотя неделю собирался с духом, чтобы зайти. Мне больно видеть её такой, я отвожу взгляд и вижу на стене её фотографию в молодости. Сквозь полувековую мглу, лукаво улыбаясь, на меня глядит бой-девка с кудряшками и ямочками на щеках. Боже мой, как жестоко время !...
Ну вот, мы и за столом. Первый тост – «За здоровье хозяйки !» Но звонит мобильник: Шура у подъезда. Я выхожу встречать... Серое осунувшееся лицо, потухшие глаза – краше в гроб кладут. Видно, нелегко дались ему 10 суток ареста !
«Нет, – говорю, – таким тебя показывать нельзя. Зайдём в реанимацию». Мы заходим в ближайшее кафе.
– А ! Я уже двести грамм хлопнул. Не берёт, зараза. – он прокашливается, безуспешно пытаясь придать голосу нормальное звучание.
– Надо коньяку хорошего. Что же это там с тобой делали ?
– Да меня там никто в упор не видел. Все бока отлежал. Да если бы только эти 10 суток! Я же месяц до этого с ума сходил !
Полгода назад ему предложили в заповеднике место смотрителя. Летом всё было чудно. Сказочное место у реки. Красота! Но потом наступила осень, а там – зима...
– Представь: дожди, сырость, грязь, собака сдохла, людей никого, одни волки воют. Тоска ! – опять прокашливаясь, говорит он. – Ну, как тут жить человеку ?! Поехал за вином. А темно, мокрый снег, дорога раскисла – и кувырком в кювет. Слава Богу, живой. А зиму я там всё равно бы не выжил. Нельзя человеку жить одному !
– Это правда. – соглашаюсь я. – Однако пора идти. А то пошёл за тобой и пропал. Да и ты отошёл малость. А споём – совсем оклемаешься.
– Куда ты пропал? – накидывается на меня хозяйка. – Сказал на минутку, а сам на час !
– Виноват. – я подымаю бокал. – Позвольте искупить вину. А то коньяк стынет. За встречу !
В комнате весело трещит печь, на столе горят свечи и полно всякой всячины. Завязывается обычный разговор, который передавать нет смысла. Но я вижу, что Шура понемногу оживает и начинает шутить. Вот, у него звонит мобила, он взглядывает и, подмигнув, передаёт мне. Звонит наш приятель Влад – третье лицо нашей грешной троицы.
– Говорите, полиция слушает ! – ментовским тоном говорю я. Короткие гудки. Через минуту опять звонок:
– Вау ! Это ты ?
– Генерал Афигенов слушает.
– Ладно. Шура с тобой? Вы где?
Я называю адрес и предупреждаю, что хозяйка суроваая: гостей с пустыми руками сразу спускает с лестницы. Он где-то рядом. Мы отправляемся с Шурой курить на двор.
– Ну, счастье есть? – толкаю я его в бок.
– Сейчас принесёт. Но мало. – в нём просыпается Шурик, которого мы любим.
– Надо будет – сгоняем. Гулять, так гулять. Да мы ещё и не пели !
– Тсс, идёт ! – Шура делает страшные глаза, исчезает за дверью, свет на лестнице гаснет...
Я слежу за приближающейся ладной фигурой Влада и ловлю себя на том, что невольно улыбаюсь. И такую же улыбку вижу на его лице. Влад у нас – баловень судьбы. Бывают люди, что по жизни, как на коньках катаются.
– Ну как Шура, где он? – мы крепко жмём друг другу руки.
– Домой сбежал. Тараканы заели.
– Что за жизнь без тараканов! – он недоверчиво смотрит на меня. И я вспоминаю его ответ на предложение остаться в Канаде: да что мне тут делать – здесь же Шуры нет !
– Ну, проходи. – я киваю на дверь подъезда. – Пропуск взял?
Он хлопает себя по оттопыренному карману.
– Много пить не будем. – хмурясь, говорит он.
– Конечно ! – смеюсь я. – Да когда же мы много пили ?! ...Пошли, а то холодно. Только тут со светом проблемы. – И мы осторожно вступаем в темноту лестничной клетки.
– Шура, не дури! Знаю я твои шутки! – нервничает Влад, щёлкая зажигалкой.
– Ааааа !!!... – раздаётся восторженный крик маньяка и перед нами вспыхивает подсвеченная брелком оскаленная пасть. – Дайте мне свежей крови !
– Шура! Дорогой! Рад тебя видеть! А мне сказали, что ты повесился.
– Держи кардан шире! – они обнимаются.
Мы вваливаемся в жарко натопленную комнату. Влад здоровается с Толиком и, как старую знакомую, обнимает сидящую на диване хозяйку.
– Вы совсем, как моя мама. Давайте, мы вам стол подвинем. – я любуюсь и завидую его непринуждённости.
– С тебя штрафная ! – Толик наливает и подаёт Владу полный бокал.
– Ну! За встречу ! – Влад, по-гусарски держа на отлёте локоть, одним залпом опрокидывает в себя бокал и, замахнувшись было грохнуть его об пол, вдруг ловким жестом ставит на стол.
– Артист ! – я хлопаю в ладоши.
– Ну, ещё по чуть-чуть и за дело. – говорит Толик, снова разливая коньяк и поглядывая на висящую на стене гитару. Вот, кто у нас вечный труженник.
– Толик, не гони лошадей! Дай людям поесть! – вскидывается на него мать.
– Я только из дому. – за всех отвечает Влад, упорно пытаясь поймать в тарелке ускользающий белый гриб. – Но грибы и соления обожаю !
– У меня есть тост. – говорю я, сам толком не зная, что буду говорить, но, чувствуя, что это сейчас само выйдет. – Вот, странно! Сегодня мы не сговаривались, а собрались вместе. И собрались самые близкие мне люди. Наверное, не случайно. Так выпьем за то, что сегодня нас здесь свело! ...За дружбу !
– Хорошо сказал. – баба Надя осторожно нащупывает свою крохотную рюмку. – За это и я до дна выпью. Чтобы вы не забывали друг друга! Это мой вам наказ. – подбородок её начинает прыгать, а рюмка в руке дрожать, и она торопливо выпивает рюмку.
– Молодец, мамуля. – Толик подаёт ей очищенный мандарин.
– Да куда мы друг от друга денемся ?! О, если б вы знали, как мы ругаемся ! – я кошусь на Влада. – Вдрызг ! Вдребезги ! Чуть не до мордобоя ! Так, что кажется, после этого уже ничего и никогда быть не может ! А пройдёт несколько дней – и опять неразлей вода.
– Я терпеть не могу этих уродов ! – весело хамит Влад. – Без них живу как человек, а встречу – такой кошмар на утро !
– Владя, а кто тебя сейчас сюда палкой гнал?! Трезвенник! Ему больше не наливать! – Шура пытается отобрать у Влада бокал, но тот хохочет и прячет его подальше.
– Ну, люблю я этих уродов ! Ни с кем так хорошо не бывает ! А утром иногда можно и пострадать .
Между тем Толик настраивает гитару и начинает петь Есенина – «Отговорила роща золотая...». Я запеваю следом, и Влад с Шурой один за другим подхватывают её. Потом – «Ой да не вечер, да не вечер...», «Люба, братцы, люба !...»
– Что вы, как на похоронах? Рано ещё ! Давайте повеселее ! – сердится баба Надя.
– Так заказывай, матушка.
– «Ой, мороз, мороз...»
И мы лихо заводим эту ядрёную песню. – Помогайте ! – кричу я хозяйке. И она тоже начинает подпевать. Сначала неловко, невпопад, но мало помалу приноравливаясь и вплетаясь своим слабым голосом в наши бравые голоса. И я вижу, как у неё светлеет лицо, оживают глаза, расправляется грудь и сгорбленные плечи. Я толкаю Толика, показывая глазами на мать. Он радостно кивает. Великое дело – песня !
– Вот видите, – говорю я, – спели и ожили. Петь больше надо, а не таблетки пить.
– Одна я петь не умею и Толик один не поёт. Вот ты придёшь – другое дело. Потом три дня на душе светло.
– Ну, за песню ! – гаркает Влад, и мы категорически его поддерживаем.
Толик предлагает спеть в терцию. То есть нам с Владом петь низом, а остальным по верхам. Спев с десяток песен, не забывая промачивать горло, мы неплохо осваиваем эту технику. Только Шура иногда срывается на комический фальцет и веселит компанию.
– Очень красиво получается. Можете в цирке выступать. – порозовев, улыбается баба Надя.
– Ну, в цирке-не в цирке, а на улице, если что, заработать сможем. – Влад грустно озирает пустые бутылки.
– Эх ! Раз пошла такая... песня ! – Толик, как саблей, взмахивает рукой и возвращается с промёрзшей добела бутылкой.
– Толик, тебе на работу завтра! – кричит ему мать.
– Так ведь всё равно работы нет. Кризис, матушка, кризис !
– Да ты же заморозил её, изверг ! Теперь нам придётся её грызть ! – вопит Шура. Он вошёл в свою любимую роль.
– Ну, за вас ! Многие вам лета ! – чокаюсь я с хозяйкой.
– Что нам спеть ещё тебе, матушка? – спрашивает Толик.
– Что-нибудь веселое – цыганскую.
– О ! Ну тогда – до дна. – Толик залпом осушает рюмку и начинает озорно перебирать струны, отбивая ногой такт, дёргая головой, и с цыганским драйвом:
Скатерть белая залита вином,
Все цыгане спят беспробудным сном.
– Да что ты говоришь ! – в такт втыкает Шурик.
Только я не сплю, пью шампанское.
За любовь свою – да за цыганскую !
– Пить меньше надо ! – с кавказским акцентом кричит Шура.
А дальше идёт припев, перед которым слова бессильны:
Ай, нэ-нэ-нэ-не-нэ-нэ, ай, нэ-нэ-нэ-нэ-нэ-нэ,
Ай, нэ-нэ-нэ-нэ-нэ-нэ-нэ-нэ-нэ-нэ-нэ-нэ !!!...
– Хоп ! Опа !... – и мы начинаем хлопать в ладоши и топать ногами, а Шура мелким бесом срывается в пляс. И тут пошла такая цыганьщина, что всё пошло ходуном! И, взглядывая на бабу Надю, я замечаю, что и она вместе с нами хлопает в ладоши, а на лице её светится совершенно детская улыбка... Нет, это был не романс. Это была настоящая цыганская песня! От которой сами собой приходят в движение руки и ноги, и душа пускается в пляс !
Вот уже и соседи стучат в стену. И мы завершаем свой шабаш – по-партизански, вполголоса.
– Вот, скажут, бабка помирает ! – смеётся хозяйка. – Так и мёртвого подымем !
Шура разливает ещё по половинке и подымает бокал:
– Я выпил и скажу честно. Сегодня я уже грешным делом думал... – он закашливается, трясёт головой, машет рукой. – Ааа! Не то! Дурак!... Лучше я стих прочту.
Он трёт виски, делает пассы руками, словно собирая слова, и начинает читать – хорошо, светло, артистично, трезвея на глазах:
Что бы вам пожелать от души?
Чтобы мысли жгли хороши.
Чтобы каждая божья ночь
Уносила печали прочь.
Чтобы в сердце жила любовь.
Чтобы в жилах играла кровь.
Чтобы свет не сходил с лица.
Ну и – жить и жить – без конца !
– Очень хорошие стихи! Молодец! – благодарит баба Надя.
– Это ты на нарах сочинил? – подкалывает Влад.
– На Канарах ! – огрызается Шура.
– А ведь было что-то, когда пели сейчас. – Толик подымает бокал, призывая и нас последовать примеру. – Что-то настоящее, улётное, что-то от счастья. Вот – за счастье !
– Ты вот меня про счастье спрашивал. – поворачивается ко мне хозяйка. – Я думала. И вижу теперь, что счастья было куда больше, чем казалось. И в детстве, и в юности, и замужем. А самый счастливый день?... Девчонкой ещё совсем была. И ничего такого у нас с тем парнишкой не было. Но была минута одна... – она щурится, видимо, вглядываясь в далёкое прошлое. – Было лето. Зелень пышная, быстрая река, синие стрекозы, всюду звенят кузнечики. Мы лежим на плоту. Нас печёт солнце и качает вода. Она хлюпает и лопочет у самого уха. Солнце плещется в реке, речные запахи и облака, как сахарные горы. И мы просто лежим рядом и мечтаем о будущем... А на следующий день началась война... Многое потом было. И горя, и бед, и радости. И мужа любила. Но лучше того дня почему-то не было. А мы даже и не прикоснулись друг к другу. Может быть, как раз поэтому... – она замолкает, но никто не смеет прервать молчание. – Вот, и сегодня у меня был целый вечер счастья. После стольких месяцев... И это вы мне его подарили. Спасибо, сыночки ! Бог вас наградит...
Я вижу: по щекам её текут слёзы. И к горлу подкатывает ком.
– Толик, помоги дойти до койки. – она хватается руками за пояс плаща, привязанный к столу, чтобы встать с дивана.
– Пора и честь знать. – вспоминаю я.
– Погоди, мамуль. – Толик по-хозяйски разливает остатки. – На посошок. За гостей !
– Я знаю, что сам урод. – вдруг признаётся Влад. – Но сегодня было как-то хорошо. Думаю, завтра и голова болеть не будет. – Прощаясь, он, как мать, обнимает хозяйку.
– Спасибо вам. – говорит ей Шурик. Он что-то ещё хочет сказать, но опускает глаза и лишь повторяет: «Спасибо !»
Я подхожу последним. Она неловко протягивает мне руку.
И я почему-то целую эту высохшую руку.
– Не забывай. – просит она. Я обещаю.
Мы выходим на улицу. И я несколько раз полной грудью вдыхаю воздух – студёный с горечью, как холодное пиво.
Но чувствую, как что-то тёплое и светлое разливается на сердце.
– О-го-го ! – ору я. – Мужики ! А гениально жить на свете !
– Урааа ! – ёрничая, фальцетом кричит Шура.
И мы вдруг обнимаемся втроём.
– Уррроды ! – рычит Влад.
А.Афигенов
Мы рассуждаем о смысле жизни. Мы приводим мысли разных людей. Это – замечательно. Ибо приближает нас к смыслу. А что говорит об этом самая мудрая из всех книг – Библия? Мудрость её велика, высока и бездонна. Это труд многих поколений людей. Вот мы и решили обобщить содержащиеся в ней мысли о смысле жизни. Смотрите – что получилось…
Виктор Франкл (1905-1997) – австрийский классик психологии личности. В годы Второй мировой войны выжил, проведя 3 года в аду нацистских концлагерей. Там Франкл обнаружил, что, в основном, выживали лишь те, кто имел ясный и сильный смысл жизни.
Представьте себе – огромный океанский лайнер. Роскошный и оснащенный по последнему слову техники. Громада мощно рассекает волны. На ней полно людей. Плещут флаги. Играет музыка. Но никто не знает – КУДА плывёт корабль ? И ЗАЧЕМ ?...
Николай Бердяев (1874-1948) – самый известный и читаемый в мире русский философ. По его книгам в мире во многом судят о русской душе. Он говорил, что «всю жизнь был бунтарём и верующим вольнодумцем»...
Банковские реквизиты для пожертвований.
Mātes Marijas biedrība
Reģ. Nr. 40008154093
SWEDBANK HABALV22
LV18HABA0551027846453
MĒRĶIS: Svētas mātes Marijas atmiņas saglabāšanai
Адрес: ул. Дзирнаву 102a-4, Рига, Латвия.
Телефон: (+371) 29182589