А.АФИГЕНОВ: Гениально жить на свете !

Рейтинг пользователей: / 2
ХудшийЛучший 

Ещё  один  рассказ  на  конкурс.

Он  опоздал  на  прошлый.  Но,  как  известно,  рукописи  не  горят.

Может,  длинноват,  но  вполне  достоин  внимания.

 

–  Шурилыч, ты на воле?  Ну, как оно?  –  кричу я в телефон.  –  Что ты, как из-под земли бубнишь?  Простыл, что ли?  Давай, приезжай  –  обогреем!

–  Да я десять дней молчал, ни света, ни воздуха не видел.  –  глухим, тусклым голосом говорит Шура.  Я никогда ещё не слыхал у него такого голоса.  Видно, хреново дело.

–  Подъезжай.  Бери такси.  Я ставлю.

Я у старых знакомых.  Баба Надя  –  последняя подруга моей матери  –  совсем плоха.  Она с трудом встаёт и передвигается по дому.  А с Толиком, её сыном, мы приятели и я пришёл их навестить.  Мы с ним сами жарим картошку (моё любимое блюдо) и накрываем стол.

–  Раньше приходил, у меня всегда стол был готов, а теперь сами накрываете.  –  виновато говорит она.

–  Ничего.  Не графья.  Накроем.

–  Давно твой голос не слышала,  –  улыбается баба Надя, глядя, как я зажигаю свечи.

–  Сейчас споём  –  услышите.

–  Я люблю, когда вы с Толиком поёте, хорошо у вас получается. Спасибо, что пришёл, что не бракуешь старую.  –  она жалко улыбается, глаза её слезятся, а подбородок дрожит.  Я знаю, она почти не видит.

–  Что браковать?  Не чужие.  –  бодро отвечаю я.  Хотя неделю собирался с духом, чтобы зайти. Мне больно видеть её такой, я отвожу взгляд и вижу на стене её фотографию в молодости. Сквозь полувековую мглу, лукаво улыбаясь, на меня глядит бой-девка  с  кудряшками  и  ямочками  на  щеках.  Боже  мой,  как  жестоко  время !...

Ну вот, мы и за столом.  Первый тост  –  «За здоровье хозяйки !»  Но звонит мобильник:  Шура у подъезда.  Я выхожу встречать...  Серое осунувшееся лицо, потухшие глаза  –  краше в гроб кладут.  Видно, нелегко дались ему 10 суток ареста !

«Нет,  –  говорю,  –  таким тебя показывать нельзя.  Зайдём в реанимацию».  Мы заходим в ближайшее кафе.

–  А !  Я уже двести грамм хлопнул.  Не берёт, зараза.  –  он прокашливается, безуспешно пытаясь придать голосу нормальное звучание.

–  Надо коньяку хорошего.  Что же это там с тобой делали ?

–  Да меня там никто в упор не видел. Все бока отлежал. Да если бы только эти 10 суток! Я же месяц до этого с ума сходил !

Полгода назад ему предложили в заповеднике место смотрителя.  Летом всё было чудно.  Сказочное место у реки.  Красота!  Но потом наступила осень, а там  –  зима...

–  Представь: дожди, сырость, грязь, собака сдохла, людей никого, одни волки воют. Тоска !  –  опять прокашливаясь, говорит он.  –  Ну, как тут жить человеку ?!  Поехал за вином.  А темно, мокрый снег, дорога раскисла  –  и кувырком в кювет. Слава Богу, живой.  А зиму я там всё равно бы не выжил.  Нельзя  человеку  жить  одному !

–  Это правда.  –  соглашаюсь я.  –  Однако пора идти.  А то пошёл за тобой и пропал.  Да и ты отошёл малость.  А споём  –  совсем оклемаешься.

–  Куда ты пропал?  –  накидывается на меня хозяйка.  –  Сказал на минутку, а сам на час !

–  Виноват.  –  я подымаю бокал.  –  Позвольте искупить вину.  А то коньяк стынет.  За встречу !

В комнате весело трещит печь, на столе горят свечи и полно всякой всячины.  Завязывается обычный разговор, который передавать нет смысла. Но я вижу, что Шура понемногу оживает и начинает шутить.  Вот, у него звонит мобила, он взглядывает и, подмигнув, передаёт мне.  Звонит наш приятель Влад  –  третье лицо нашей грешной троицы.

–  Говорите,  полиция  слушает !  –  ментовским тоном говорю я.  Короткие гудки.  Через минуту опять звонок:

–  Вау !  Это ты ?

–  Генерал  Афигенов  слушает.

–  Ладно.  Шура с тобой?  Вы где?

Я называю адрес и предупреждаю, что хозяйка суроваая: гостей с пустыми руками сразу спускает с лестницы.  Он где-то рядом.   Мы отправляемся с Шурой курить на двор.

–  Ну, счастье есть?  –  толкаю я его в бок.

–  Сейчас принесёт.  Но мало.  –  в нём просыпается Шурик, которого мы любим.

–  Надо будет  –  сгоняем.  Гулять, так гулять.  Да мы ещё и не пели !

–  Тсс, идёт !  –  Шура делает страшные глаза, исчезает за дверью, свет на лестнице гаснет...

Я слежу за приближающейся ладной фигурой Влада и ловлю себя на том, что невольно улыбаюсь. И такую же улыбку вижу на его лице.  Влад у нас  –  баловень судьбы.  Бывают люди, что по жизни, как на коньках катаются.

–  Ну как Шура,  где он?  –  мы крепко жмём друг другу руки.

–   Домой сбежал.  Тараканы заели.

–  Что за жизнь без тараканов!  –  он недоверчиво смотрит на меня.  И я вспоминаю его ответ на предложение остаться в Канаде:  да  что  мне  тут  делать  –  здесь  же  Шуры  нет !  

–   Ну, проходи.  –  я киваю на дверь подъезда.  –  Пропуск взял?

Он  хлопает  себя  по  оттопыренному  карману.

–  Много пить не будем.  –  хмурясь, говорит он.

–  Конечно !  –  смеюсь я.  –  Да когда же мы много пили ?!  ...Пошли, а то холодно.  Только тут со светом проблемы.  –  И мы осторожно вступаем в темноту лестничной клетки.

–  Шура, не дури!  Знаю я твои шутки!  –  нервничает Влад,  щёлкая зажигалкой.

–  Ааааа !!!... –  раздаётся восторженный крик маньяка и перед нами вспыхивает подсвеченная брелком оскаленная пасть.  –  Дайте мне свежей крови !

–  Шура!  Дорогой!  Рад тебя видеть!  А мне сказали, что ты повесился.

–  Держи кардан шире!  –  они обнимаются.

Мы вваливаемся в жарко натопленную комнату. Влад здоровается с Толиком и, как старую знакомую, обнимает сидящую на диване хозяйку.

–  Вы совсем, как моя мама.  Давайте, мы вам стол подвинем.  –  я любуюсь и завидую его непринуждённости.

–  С тебя штрафная !  –  Толик наливает и подаёт Владу полный бокал.

–  Ну!  За встречу !  –  Влад, по-гусарски держа на отлёте локоть, одним залпом опрокидывает в себя бокал и, замахнувшись было грохнуть его об пол, вдруг ловким жестом ставит на стол.

–  Артист !  –  я хлопаю в ладоши.

–  Ну, ещё по чуть-чуть и за дело. – говорит Толик, снова разливая коньяк и поглядывая на висящую на стене гитару.  Вот, кто у нас вечный труженник.

–  Толик, не гони лошадей!  Дай людям поесть!  –  вскидывается на него мать.

–  Я только из дому.  –  за всех отвечает Влад, упорно пытаясь поймать в тарелке ускользающий белый гриб.  –  Но грибы и соления обожаю !

–  У меня есть тост.  –  говорю я, сам толком не зная, что буду говорить, но, чувствуя, что это сейчас само выйдет.  –  Вот, странно! Сегодня мы не сговаривались, а собрались вместе. И собрались самые близкие мне люди. Наверное, не случайно. Так выпьем за то, что сегодня нас здесь свело!  ...За дружбу !

–  Хорошо сказал.  –  баба Надя осторожно нащупывает свою крохотную рюмку.  –  За это и я до дна выпью. Чтобы вы не забывали друг друга! Это мой вам наказ.  –  подбородок её начинает прыгать, а рюмка в руке дрожать, и она торопливо выпивает рюмку.

–  Молодец, мамуля.  –  Толик подаёт ей очищенный мандарин.

–  Да куда мы друг от друга денемся ?!  О, если б вы знали, как мы ругаемся !  –  я кошусь на Влада.  –   Вдрызг !  Вдребезги !  Чуть не до мордобоя !  Так, что кажется, после этого уже ничего и никогда быть не может !  А пройдёт несколько дней  –  и опять неразлей вода.

–  Я терпеть не могу этих уродов !  –  весело хамит Влад. –  Без них живу как человек, а встречу  –  такой кошмар на утро !  

–  Владя, а кто тебя сейчас сюда палкой гнал?!  Трезвенник!  Ему больше не наливать!  –  Шура пытается отобрать у Влада бокал, но тот хохочет и прячет его подальше.

–  Ну, люблю я этих уродов !  Ни с кем так хорошо не бывает !  А утром иногда можно и пострадать .

Между тем Толик настраивает гитару и начинает петь Есенина  –  «Отговорила роща золотая...». Я запеваю следом,  и  Влад с Шурой один за другим подхватывают её.  Потом  –  «Ой да не вечер, да не вечер...»,  «Люба, братцы, люба !...»

–  Что вы, как на похоронах?  Рано ещё !  Давайте повеселее !  –  сердится баба Надя.

–   Так  заказывай,  матушка.

–   «Ой,  мороз,  мороз...»

И мы лихо заводим эту ядрёную песню.  –  Помогайте !  –  кричу я хозяйке. И она тоже начинает подпевать. Сначала неловко, невпопад, но мало помалу приноравливаясь и вплетаясь своим слабым голосом в наши бравые голоса.  И я вижу, как у неё светлеет лицо, оживают глаза, расправляется грудь и сгорбленные плечи.  Я толкаю Толика, показывая глазами на мать.  Он радостно кивает.  Великое дело  –  песня !

–  Вот видите,  –  говорю я,  –  спели и ожили.  Петь  больше  надо,  а  не  таблетки  пить.

–  Одна я петь не умею и Толик один не поёт.  Вот ты придёшь  –  другое дело.  Потом три дня на душе светло.

–  Ну, за песню !  –  гаркает Влад,  и мы категорически его поддерживаем.

Толик предлагает спеть в терцию. То есть нам с Владом петь низом, а остальным по верхам. Спев с десяток песен, не забывая промачивать горло, мы неплохо осваиваем эту технику.  Только Шура иногда срывается на комический фальцет и веселит компанию.

–  Очень красиво получается. Можете в цирке выступать.  –  порозовев, улыбается баба Надя.

–  Ну, в цирке-не в цирке, а на улице, если что, заработать сможем.  –  Влад грустно озирает пустые бутылки.

–  Эх !  Раз пошла такая... песня !   –  Толик, как саблей, взмахивает рукой  и  возвращается с промёрзшей добела бутылкой.

–  Толик, тебе на работу завтра!  –  кричит ему мать.

–   Так ведь всё равно работы нет. Кризис, матушка, кризис !

–  Да ты же заморозил её, изверг !  Теперь нам придётся её грызть !  –  вопит Шура.  Он вошёл в свою любимую роль.

–  Ну, за вас !  Многие вам лета !  –  чокаюсь я с хозяйкой.

–  Что нам спеть ещё тебе, матушка?  –  спрашивает Толик.

–  Что-нибудь веселое  –  цыганскую.

–  О !  Ну тогда  –  до дна.  –  Толик залпом осушает рюмку  и  начинает озорно перебирать струны,  отбивая ногой такт,  дёргая головой,  и  с  цыганским  драйвом:

Скатерть  белая  залита  вином,

Все  цыгане  спят  беспробудным  сном.

 –   Да что ты говоришь !  –  в такт втыкает Шурик.

 Только  я  не  сплю,  пью  шампанское.

За  любовь  свою  –  да  за  цыганскую !

–  Пить меньше надо !  –  с кавказским акцентом кричит Шура.

А  дальше  идёт  припев,  перед  которым  слова  бессильны:

 Ай,  нэ-нэ-нэ-не-нэ-нэ,  ай,  нэ-нэ-нэ-нэ-нэ-нэ,

Ай,  нэ-нэ-нэ-нэ-нэ-нэ-нэ-нэ-нэ-нэ-нэ-нэ !!!...

–  Хоп !  Опа !...  –  и мы начинаем хлопать в ладоши и топать ногами, а Шура мелким бесом срывается в пляс. И тут пошла такая цыганьщина, что всё пошло ходуном! И, взглядывая на бабу Надю, я замечаю, что и она вместе с нами хлопает в ладоши, а на лице её светится совершенно детская улыбка... Нет, это был не романс. Это была настоящая цыганская песня! От которой сами собой приходят в движение руки и ноги, и душа пускается в пляс !

Вот уже и соседи стучат в стену.  И мы завершаем свой шабаш  –  по-партизански, вполголоса.

–  Вот,  скажут,  бабка  помирает !  –  смеётся  хозяйка.  –  Так  и  мёртвого  подымем !

Шура  разливает  ещё  по  половинке  и  подымает  бокал:

–  Я выпил и скажу честно. Сегодня я уже грешным делом думал... – он закашливается, трясёт головой, машет рукой.  –  Ааа!  Не то!  Дурак!...  Лучше  я  стих  прочту.

Он трёт виски, делает пассы руками, словно собирая слова, и начинает читать  –  хорошо, светло, артистично,  трезвея на глазах:

Что  бы  вам  пожелать  от  души?

Чтобы  мысли  жгли  хороши.

Чтобы  каждая  божья  ночь

Уносила  печали  прочь.

Чтобы  в  сердце  жила  любовь.

Чтобы  в  жилах  играла  кровь.

Чтобы  свет  не  сходил  с  лица.

Ну и  –  жить и жить  –  без конца !

 –  Очень хорошие стихи!  Молодец!  –  благодарит баба Надя.

–   Это ты на нарах сочинил?  –  подкалывает Влад.

–  На Канарах !  –  огрызается Шура.

–  А ведь было что-то, когда пели сейчас.  –  Толик подымает бокал, призывая и нас последовать примеру.  –  Что-то настоящее, улётное, что-то от счастья.  Вот  –  за счастье !

–  Ты вот меня про счастье спрашивал.  –  поворачивается ко мне хозяйка.  –  Я думала.  И вижу теперь, что счастья было куда больше, чем казалось. И в детстве, и в юности, и замужем. А самый счастливый день?...  Девчонкой ещё совсем была.  И ничего такого у нас с тем парнишкой не было. Но была минута одна... –  она щурится, видимо, вглядываясь в далёкое прошлое.  –  Было лето.  Зелень пышная, быстрая река, синие стрекозы, всюду звенят кузнечики.  Мы лежим на плоту.  Нас печёт солнце и качает вода.  Она хлюпает и лопочет у самого уха.  Солнце плещется в реке,  речные запахи  и  облака, как сахарные горы.  И мы просто лежим рядом и мечтаем о будущем...  А на следующий день началась война...  Многое потом было.  И горя, и бед, и радости.  И мужа любила.  Но лучше того дня почему-то не было.  А мы даже и не прикоснулись друг к другу.  Может быть, как раз поэтому...  –  она замолкает, но никто не смеет прервать молчание.  –  Вот, и сегодня у меня был целый вечер счастья.  После стольких месяцев...  И это вы мне его подарили.  Спасибо, сыночки !  Бог вас наградит...

Я  вижу:  по  щекам  её  текут  слёзы.   И  к  горлу  подкатывает  ком.

–  Толик, помоги дойти до койки. – она хватается руками за пояс плаща, привязанный к столу, чтобы встать с дивана.

–   Пора и честь знать.  –  вспоминаю я.

–   Погоди, мамуль.  –  Толик по-хозяйски разливает остатки.  –  На посошок.  За гостей !

–  Я знаю, что сам урод.  –  вдруг признаётся Влад.  –  Но сегодня было как-то хорошо.  Думаю, завтра и голова болеть не будет.  – Прощаясь, он, как мать, обнимает хозяйку.

–  Спасибо вам.  –  говорит ей Шурик.  Он что-то ещё хочет сказать,  но опускает глаза  и  лишь повторяет:  «Спасибо !»

Я  подхожу  последним.  Она  неловко  протягивает  мне  руку.

И  я  почему-то  целую  эту  высохшую  руку.

–  Не забывай.  –  просит она.  Я обещаю.

Мы выходим на улицу.  И я несколько раз полной грудью вдыхаю воздух  –  студёный с горечью,  как  холодное  пиво.

Но  чувствую,  как  что-то  тёплое  и  светлое  разливается  на  сердце.

–  О-го-го !  –  ору я.  –  Мужики !  А  гениально  жить  на  свете !

–  Урааа !  –  ёрничая,  фальцетом  кричит  Шура.

И  мы  вдруг  обнимаемся  втроём.

–  Уррроды !  –  рычит  Влад.

 

А.Афигенов