А это — рассказ-притча.
На улице порывами сыпал дождь и буйствовал ветер. Самая мрачная осенняя непогода. В такую погоду хорошо оказаться в уютном кафе, спокойно выкурить сигарету и плеснуть бальзам на свою бессмертную душу. Особенно, если там есть и горит камин. И я зашёл в тихую, небольшую кафушку недалеко от дома. Мне повезло. Камин полыхал и захлёбывался от бешеной тяги, и его оранжевые отсветы плясали по стенам и тёмным окнам, в которые горстями швырялся дождь.
Взяв реквизит, я усаживаюсь за столиком в уголке. Передо мной свеча. Её пылающий язычок нервно прыгает и танцует от волнения воздуха даже в закрытом помещении. Вокруг полумрак, а в другом углу под потолком что-то лопочет телевизор, словно открывает последние тайны мира.
Идиллию нарушает гремящая звонком и потом хлопающая дверь, в которую, фыркая, отряхиваясь и топая ногами, вваливается крупный мужчина в мокром плаще, с растрёпанными волосами. Он останавливается у двери, отирая платком лицо и оглядывая посетителей: «Ну и погодка!», – бормочет он. А посетителей без него всего трое: я и девушка с парнем – в другом углу небольшого зала. Поэтому я не очень удивляюсь, когда новый посетитель, взяв у хозяйки два бокала, направляется к моему столику: «Я вас не побеспокою», – толи спрашивая, толи утверждая говорит он. Я улыбаюсь его интонации, а он ставит бокалы на стол и, скинув плащ, садится.
«Вот жизнь ! – говорит он, ощупывая меня взглядом. – Друга по-человечески похоронить – некогда. Набегу сегодня Серёгу закопал. Хоть сейчас помянуть надо. Светлый мужик был, хоть и непутёвый. Извините и не побрезгуйте ! – он подвигает мне второй бокал и поднимает свой. – «Царствие небесное !». Он на мгновенье замирает, видимо, вспоминая своего друга, и одним махом осушает бокал. «Ха ! – шумно выдыхает он. – Вот это другое дело !»
«А то сегодня весь день, как на иголках. – оттаивая изнутри, продолжает он. – И ведь понимаю, что нельзя суетитья перед смертью, хотя бы и чужой. Да и как «чужой», когда это смерть друга ?! А друг, говорят, это второе «ты». Весь день себя подлецом чувствовал, а ведь всё равно делал свои дела. «Дела»… как бы вслушиваясь в это слово повторил он. – Это просто безумие с этими «делами». Хочешь-не-хочешь, а должен их делать. Потому что мы почему-то решили, что «дела» эти – самое главное в жизни. А вот похороны друга – это не главное, потому что не твои. Но ведь и для нас всё смертью кончится. Но об этом мы не думаем, ведь кажется, что живём вечно. Только иногда стрельнёт в голове: «А может, не так важны эти дела, и зачем эта суета ? Неужто для того я на свет родился ?"
– А для чего? – интересуюсь я.
– Что для чего? – переспрашивает он.
– Зачем на свет пожаловали ?
Мой собеседник испытывающе смотрит на меня.
– А мы и не познакомились. Меня Юрой звать.
– Григорий. – говорю я, и он крепко жмёт мою руку.
– Надо за знакомство, – говорит он, оглядываясь на хозяйку. – Хозяюшка, нам ещё по одной и закусить чего-нибудь по-быстрому.
Я возражаю, мол, у меня есть. Он улыбается: «Ничего, не скиснет».
Секунду мы прямо смотрим друг другу в глаза, и я невольно отвожу взгляд, так как чувствую, что он подавляет меня своим взглядом. «Крепкий мужик». – думаю я.
– Ты журналист или следователь? – спрашивает, усмехаясь, он.
– Нет, я свободный художник.
– Художник ? Значит, голых баб рисуешь?
– Это необязательно.
– Вот и Серёга покойный тоже свободным художником был. Странно…
– Что странно?
– Совпадение. Но это и хорошо. – Он достаёт пачку сигарет, кладёт на стол и задумчиво разминает в пальцах сигарету. – Ты про «Зачем?» спросил. А сам ответ знаешь
– Говорят, у каждого своё.
– А ты своё «Зачем?» понял ?
– Думаю ещё.
– А мне про это «Зачем?» Серёга такую картину подарил – хоть в психушку беги. Такую занозу, стервец, засандалил !
– Что за картина? – спрашиваю я.
– Это, брат, выпить надо, чтоб рассказать. – он оборачивается к стойке, и хозяйка несёт поднос с бокалами и закуской. – «Годится?» – «Вполне. Спасибо. Подбросьте дровишек, если не жалко. А то я промок». – «Для хороших людей ничего не жалко» – «Вот это – по-нашему» – смеётся Юрий, обнажая золотые зубы.
«Давай, за знакомство. А то эта история…». – Он морщится и мотает головой. Мы, не сговариваясь, выпиваем по половинке и закуриваем.
«Понимаешь, я ведь Серёжку почти четверть века знал. На призывном пункте в армию познакомились. И всю армию судьба нас друг возле друга держала. Куда меня – туда и его. Я попадаю в госпиталь – а он уже там. Меня в командировку – и его туда же. Хотя служили мы в разных подразделениях. Вот мы и притёрлись. Да ведь и земляки. Но по характеру – мы совершенно разные. Я мужик простой, а он художник, артист, балагур. Бог меня искрой обнёс, но зато дал мне силу и голову. А ведь это в нашей жизни поважней будет… Давай, за Серёгу !»
– Ты извини, Григорий, – говорит он, – мне сегодня выговориться надо. Ты не волнуйся, я не обижу.
– Да я и не волнуюсь. – он протягивает мне через стол руку и сильно сжимает мою.
– Знаешь, он мне в армии своего Христа показал – рисунок свой.
– Он был верующий?
– Да какое там! Время было безбожное. И я был безбожником. Но вот словил же! И Христа его распятого до сих пор вижу! Венец терновый. Впившиеся шипы. Лик неземной, измождённый, чуть набок. И капелькикрови на лбу. Аж сейчас мороз по коже! А нарисовал он Его простым карандашом на обратной стороне военного плаката. Талант! Моцарт! Да он и сам на того Христа был похож. Но я это лишь теперь понял. А ведь насмешник, гуляка! Такое выдавал, что или живот надорвёшь, или рот разинешь. Помню, мы с ним спорили… О чём – не помню. Только взглянул он вдруг и говорит: «Ишь ты, какой умный! А задери тебе нос – вот так пальцем – и дурак дураком будешь, будь ты хоть семи пядей во лбу и семь раз гений!»... Всё ему легко давалось. И девчонки сами на шею вешались. Судьба тогда его баловала…
В окно вновь гудит и ломится налетевший шквал ветра, громыхает где-то полуоторванным листом железа. Огонёк свечи перед нами мечется, словно порываясь улететь. «Люблю непогоду. – улыбается Юрий. – Она мне казачью кровь бередит. А в покое я кисну.
– Так Христос его занозой застрял ? – он зацепил меня своей «занозой».
– Там покруче, потерпи малость… Так вот, лет десять после армии мы дружили. А там пошла вся эта демократия, да всё ухнуло. А потом и нас разнесло, как в море корабли. Но поначалу он говорил: «Хорошая вещь, рынок...» – мой собеседник грустно улыбается. – Лет десять мы с ним не видались. А этим летом его на улице встретил. Засомневался даже: он ли ? Смотрю, стоит у куста и ветку гладит. И такое умиление на лице, словно прощается. Я уж хотел мимо пройти. Но он обернулся, подошёл и говорит: «Господин, не откажите в милости» – и руку вот так протягивает, а в лицо не смотрит... Тут я его по голосу узнал. Я ему лапу свою сверху кладу, поворачиваю так, жму и говорю: «Не узнаёшь, Серёга?!...» Эх, крепко его жизнь в оборот взяла ! Мать умерла, жена ушла, запил, квартиру потерял. И зубы тоже. Тощий. Кашляет. Доходяга, бомж. А ведь какой красавчик был ! Раньше я шутил, что по его носу можно теорему Пифагора доказывать. А без зубов и нос загнулся.
– Ну хоть выпили ?
– А то ! Сначала к нему зашли. Мне интересно было взглянуть, как он теперь? Мать его бизнесом занималась, и дом их был, как говорится, полной чашей... Всё прахом пошло – обшарпанный угол в коммуналке. Вся мебель – старый диван и стул. Да в углу из-под картины пустая старая рама. И всё !... Ну, поговорили мы под коньячок. Только грустный разговор вышел. Раньше он всё смеялся, а теперь плакал. А тяжело это, когда мужики плачут. У женщин как-то легче получается. А слёзы, говорят, кровь души...
Юрий говорит просто, крепко, ладно, будто по писанному. Кажется, запиши его на диктофон, и поправлять ничего не надо – испортишь. Он не пьянеет. В нём чувствуется какая-то нутряная сила… Он снова оборачивается к хозяйке и, не спрашивая меня, просит повторить.
– Да, но главное – он мне раму эту пустую всучил, а я её и взял, дурень. – По лицу его пробегает гримаса страдания. – «Мне, говорит, врач сказал: месяц-два от силы осталось – онкология в последней стадии. А у тебя скоро юбилей. Ты же на три месяца меня старше. Возьми её на память, а мне она уже не понадобится, отписался. А то ведь пропью, а нельзя – мать подарила. Велела, чтоб картину лучшую свою в неё вставил». – Я ему говорю: "Ты Христа, что в армии рисовал, помнишь? Нарисуй мне Его в этой раме. Я хорошо заплачу. Сделай мне, брат, коли так, такую «дембельскую работу»». Хотел ему и задаток дать, да побоялся, запьёт. Но питание, фрукты, лекарства я ему через день возил или посылал.
Только не осилил он этой работы. «Не получается, – говорит, – духу нет. И рука, как деревянная. Тут вдохновение нужно, без него – мертвечина. Лишь раз дохнуло, и всё». И плачет… Одни глаза получились. А глаза – замечательные, живые. Насквозь смотрят ! Жалко мне его стало. «Поехали, – говорю, – покатаемся» Ну, покатались, развеял я его. И чёрт меня дёрнул его к себе домой везти. Видно, и в добре, тоже свой азарт есть. Жена с детьми как раз к матери уехала. Думаю, посидим, как люди. Вот и посидели…
Он тяжело вздыхает, как бы собираясь с духом, чтобы продолжить рассказ. Залпом выпивает бокал, жестом приглашая и меня следовать его примеру. Он закуривает и пламя зажигалки озаряет его простое и сильное лицо. От пляшущего огня лицо его как бы двоится.
«Так вот. Привёз я его к себе домой. Что-то меня дёрнуло – мол, смотри, не брезгую. Ну а дом у меня хороший: два этажа, сад, пруд, банька. Серёга когда-то меня Диогеном звал. Это я по молодости дичился. Ну как, спрашиваю, тебе моя бочка? – «Какая бочка, говорит, это ковчег» !". Ну, мне приятно. Повёл его дом показывать. – Он морщится и трясёт головой. – А жене моей его рама приглянулась. Она её живо в реставрацию свезла и зеркало вставила. Бабы зеркала любят. А он как только свою раму с зеркалом увидел, сразу в лице переменился».
– Не нравится. – спрашиваю. – Что не так?
– Всё не так. Это же картинная рама, в ней картина должна быть, а не зеркало.
– Какая разница. – говорю, – Главное, чтоб красиво было. Чем зеркало картины хуже ? В картине одно и то же, а в зеркале всё меняется. Да и картины хорошей нет.
– Да ты понимаешь, что такое зеркало ?! Ты знаешь от кого оно ?
– От кого ?
– От кого ? От того, кто меня погубил ! И кто всех нас губит. В нём всё перевернуто. Что у нас справа – там слева. Что у нас слева – там справа. В зеркале мы стараемся лишь выглядеть хорошими, а не быть ими. Ты говоришь, что картина это что-то застывшее. Но настоящая картина – это застывшая красота, тайна и какая-то истина. А зеркало лишь суету отражает...
– Так что – от дьявола, что ли ?
– Да, от дьявола ! А,а,а... когда ты вставил зеркало ?
– Да, – говорю же, – Это не я вставлял. Жена вставила. Шибко ей твоя рама приглянулась. Сама в мастерскую свезла. Дня три уж висит.
– Три дня ! Вот и меня три дня назад заклинило. А до этого с картиной твоей со скрипом, но всё же шло, а тут – как отрубило, и рука, как чужая.
Сели ужинать. Славный я ему стол накрыл. Коньяка 20-летнего не пожалел. «Смотри, говорю, вот этот коньяк замутили, когда мы с тобой из армии вернулись. 20 лет назад! Помнишь? Вот только он с каждым годом лучше становится, а мы с тобой наоборот. Почему так ?... »
– Не так живём, значит. Со мною-то ясно – промотал талант, и докатился. Ну а ты хорошо живёшь, только не на то себя тратишь. Не мне тебя учить, но неужели ты думаешь, что жизнь для того дана, чтобы себя ублажать? Я и сам так думал – вот результат... Благополучие, богатство, слава – это же вроде рамы для картины. Но главное ведь – то, что в раме, картина сама! А что у тебя в раме?... Дом, жена, дети? Это правильно. Только и животные логово имеют, пару себе находят и потомство оставляют. Но для того ли живёт человек? Чем он тогда отличается от животных ?! В каждом ведь свой талант есть. И в тебе тоже – сила, ум, благородство, - я же вижу. А ты на материю повёлся. Всего себя на «раму» пустил ! А «рама» – прах. Труха от неё останется. Выходит, незря я тебе свою пустую раму подарил. Но только ты в неё вместо картины зеркало вставил…
– Я ж тебе сказал, жена вставила ! Что ж, выкинуть его теперь?
– Нет, ты не выкинешь. – говорит, а сам вскочил – и к зеркалу. Я за ним.
– Смотри, – кричит, – в нём лишь отражения, тени ! Сейчас – это мы. Но сегодня мы есть, а завтра ?... А оно останется. ЗАЧЕМ ?! К чертям это царство теней ! – и бац кулаком в зеркало – крик, звон, осколки…
«Ну, тут я ему вмазал. Как-то автоматом, само-собой вышло. А рука у меня тяжёлая. Смотрю, лежит в крови. Я перепугался – к нему. Но, слава Богу, это он руку о зеркало распузырил. Долго я его в сознание приводил, перевязывал. Слабый совсем. Очнулся, наконец. «Прости. – говорит. – Отвези меня в больницу…» Вот я его в больницу и отвёз. В самую лучшую больницу.
Наш разговор прерывает залп хлопнувшей двери. Какой-то пьяный мужик, размахивая руками, требует у хозяйки выпить в долг. Хозяйка отказывает – он начинает скандалить. Юрий вдруг оборачивается и гаркает: «А ну, пошёл вон ! Слышал ?! Ну !!! Считаю до трёх. Раз, два…» – пьяный озирается, стихает и спешно уходит, тихо закрыв за собой дверь. Юрий вновь закуривает. Он страшен и красив. Лицо его трепещет…
– Рычать умеешь. – говорю я.
– Э, да ты меня не знаешь. Не дай Бог тебе меня узнать ! Я – человек грешный.
– Ну а кто без греха ?!
– Грехи грехам рознь. За мной, брат, такие грешки водятся – по ночам кричу. – он тяжело смотрит на меня. Мне становится нехорошо от его взгляда. – Не бойся, не трону. – усмехается он.
«Две с половиной недели Серёга в больнице полежал. – продолжает он свой рассказ. – Я ему приносил, что надо. И в последний день приходил. – Спросил его: счастье-то в жизни было?» – «Ааа ! – говорит. – По губам помазало. Талант по ветру пустил – вот и не стало счастья. А сегодня мне сон снился, будто я научился летать. Дивный сон. И стихи. Никогда мне раньше стихи не снились. Слушай:
Что мудрость ? Грустная улыбка.
Свет неба на твоём лице.
Жизнь – ГЕНИАЛЬНАЯ – ошибка.
Но ты это поймёшь в конце.
И пение ангельское. Проснулся весь в слезах». – Я попросил ещё раз прочесть. Он прочёл. Царапнуло. – «Это – эпитафия. – говорит. – Улечу я сегодня… Что ж, ошибку свою понял. Пора и честь знать. – и смотрит на меня грустно. А ещё сказал: ты на меня не серчай. Ведь мой подарок тебе, быть может, самое гениальное, что я за всю жизнь сделал»… Юрий закрывает лицо руками, плечи его трясутся. Он вскакивает и выбегает на улицу.
«Три человека на похоронах было. – вернувшись и прокашлявшись, говорит он. – Я да дочь его с сынишкой. Вот – жизнь! А он светлый лежал... Я его дочь с парнишкой усыновлю. По-человечески, ты не думай. Хватит с меня, что с женой его согрешил. Красивая была, стерва. Так она, чтобы уязвить, ему это и воткнула. А дочь на него похожа – такая же дура, как он. Грешный я человек, а ведь хочется иногда быть человеком. Да и надо, хоть иногда, человеком быть ! Вот в этом, пожалуй, и всё твоё «Зачем?»…
Он смотрит на часы, встаёт, одевает плащ.
– Хочешь, я тебе раму его подарю? Шикарная рама !
– Верю. Но что мне с ней делать?
– Вот и я не знаю, что мне с этой рамой делать ?... Может, спалить?
– Зачем? Она у тебя всё равно уже здесь сидит. – я стучу по голове.
– Это верно. – вздыхает он.
– А большая рама-то?
– Большая. Наверное, с это окошко будет. – он кивает на окно, у которого мы сидели.
– Хм… Так подари её хозяйке, пусть она это окно в твою раму вправит. – я смотрю на хозяйку. – А что, оригинально получится, как думаете?...
– Надо подумать. – уклончиво молвит та.
Юрий подходит к хозяйке, сует ей что-то в передник и говорит: «Сегодня меня здесь не было. Поняла?» – «Конечно, не было. С самой весны». – «Умница. Друга сегодня похоронил».
– И ты забудь всё, что слышал ! Тебе приснилось, понял ! – он мне тоже кладёт что-то в карман. Я достаю и возвращаю. Купюра приличная.
– Давай, я лучше напишу об этой истории. Может, кому-нибудь пригодится. Не бойся, я – по-человечески. – повторяю я его словцо.
– Ну, разве «по-человечески». Только знай, если что – я тебя из-под земли достану.
– Зачем «из-под земли»? Вот моя визитка.
– Молодца ! Я таких люблю. Тогда бери и мою. Что надо будет, звони. – Он уходит. За ним в дверь с ветром влетает берёзовый листок.
«Ты что, Диогена не знаешь, парень? – спрашивает меня хозяйка. – Известный авторитет».
"Смотрите – какая прелесть ! Это вам на счастье". – Я протягиваю ей золотой лист в слезинках дождя.
Григорий Извеков
Мы рассуждаем о смысле жизни. Мы приводим мысли разных людей. Это – замечательно. Ибо приближает нас к смыслу. А что говорит об этом самая мудрая из всех книг – Библия? Мудрость её велика, высока и бездонна. Это труд многих поколений людей. Вот мы и решили обобщить содержащиеся в ней мысли о смысле жизни. Смотрите – что получилось…
Виктор Франкл (1905-1997) – австрийский классик психологии личности. В годы Второй мировой войны выжил, проведя 3 года в аду нацистских концлагерей. Там Франкл обнаружил, что, в основном, выживали лишь те, кто имел ясный и сильный смысл жизни.
Представьте себе – огромный океанский лайнер. Роскошный и оснащенный по последнему слову техники. Громада мощно рассекает волны. На ней полно людей. Плещут флаги. Играет музыка. Но никто не знает – КУДА плывёт корабль ? И ЗАЧЕМ ?...
Николай Бердяев (1874-1948) – самый известный и читаемый в мире русский философ. По его книгам в мире во многом судят о русской душе. Он говорил, что «всю жизнь был бунтарём и верующим вольнодумцем»...
Банковские реквизиты для пожертвований.
Mātes Marijas biedrība
Reģ. Nr. 40008154093
SWEDBANK HABALV22
LV18HABA0551027846453
MĒRĶIS: Svētas mātes Marijas atmiņas saglabāšanai
Адрес: ул. Дзирнаву 102a-4, Рига, Латвия.
Телефон: (+371) 29182589